[back][up level][first][previous][next][last]
    Пимен (Михаил) 
    Неточная дата рождения 1900–1915гг. 
    Место рождения Алтайский р., г.Алейск 
    иеромонах 
    Был единственным сыном в крестьянской семье
    ПЕРИОДЫ ЖИЗНИ[до 1943г.] [до 1967(?)г.]
      Служение
        Алтайский край, Алейский район 
        Должность пономарь, чтец, певчий церковного хора 
        С детства служил пономарем в храме, хорошо знал службу, читал, пел.
        В армию его не брали — слабый, комиссию не прошел.
        Из рассказа о.Пимена:
                    "Мои друзья все поженились, у них уже дети... Мне и говорят:
               "Миш, ну что же ты? Вон, Мария-то Панова — смотри девица какая! Женись".
             Я знал Марию прекрасно. Хорошая девушка. Проводил ее до дома.
             А потом вернулся в храм, зашел в алтарь — сто поклонов земных сделал, так
             что даже рубашка взмокла... Пришел домой, со скотиной убрался и лег спать.
             Утром встаю — слабость какую-то ощущаю. День, неделя — не могу кушать,
             аппетит потерялся. Две недели, три недели проходит — ничего не могу есть.
             Водички попью — и все. А ничего не болит. Усталость какая-то — и все.
             Мама переживает : что с сыном?.. Пока еще крепость была, ходил, управлялся
             с делами. А потом уже и ходить не могу. Тогда мама пригласила священника —
             поисповедовал он меня, причастил, месяц спустя пришел еще раз — пособоровал.
             На прощание батюшка сказал мамочке:

                  — "На все Божья воля".
             Тогда мама поняла, Уж раз батюшка сказал — значит дело худо.
             Мать вернулась — бух на колени. поклоны, слезы. Папа пришел, рядом встал
             и плачет... Давай с матерью вместе молиться. А я лежу в лежку. До того
             истощал, что понял — мне уже не жениться. Какой я жених — сам себя не таскаю.
             И понял я, что нет мне благословения на женитьбу.
                 "Господи, оставь меня живым, — прошу, — маму жалко, как она плачет...
                  Если я умру, не знаю, останется ли мамочка в живых"...
             После этого я помаленьку стал кушать и поправляться. Потом папе и говорю:
                 "Запрягай лошадку, вези меня в церковь".
             Папа меня под руку, мать — под вторую — из саней вытаскивают, в церковь ведут.
             А люди смотрят, шепчутся: "Слава Богу!" Рады люди. А Мария стоит, нос повесила —
             не знает, куда определить себя. И Мария осталась одна, и я один. Вот так.
             Вот такая судьба...
             Потом, когда я уже стал служить, батюшка спросил меня:

                 — Ну что, Миша, жениться будешь или как?

                 — Нет, какое там! Какой я жених...
             Стал пономарем в Алейске"
        Алтайский край, г.Алейск 
        Должность пономарь, иеродиакон, иеромонах 
        Из рассказа о.Пимена:
             "Потом рукоположили в диакона, через два месяца в священника. Стал иеромонахом
              Пименом.
              Два года прослужил — увидел во сне: нашу церковь ломать будут. И показано
              было, кто именно из нашего села будет храм ломать. И через 2 года пришло
              это время. Те самые люди, которых я во сне видел, которых хорошо знал, —
              церковь на замок, меня — за бороду (а борода-то еще была — три волосинки),
              в вагон — и на Колыму"
      Аресты
        Алтайский край, г.Алейск 
      Осуждения
        ././. 
        Приговор заключение в ИТЛ 
        Был отправлен на Колыму на много лет
      Места заключения
        Колымский ИТЛ 
        Год окончания 1943 
        Из рассказа о.Пимена:
           "Ну как везли [на Колыму] — известно. В телячьих вагонах. В чем захватили,
            в том и поехали. Ни подушечки, ни ложечки, ни хлебушка...
            Привезли нас на Колыму — а там уже тысячи людей работают. Много накопилось
            "врагов Советской власти". Мы — пополнение "врагам". Заставили меня рыбу
            чистить, иные пилят лес, а эти — бочки делают. Разговаривать запрещено было

            — как на работе, так и за столом. И часовой стоит ночью — чтобы не было
            никакого разговора: если заговорил — бунтовщик.
            Кормили нас одними вареными рыбьими головками. Полный таз этих головок
            принесут, кружка или две кипятка, без заварки, без сахара, — вот и все
            пропитание. Все обовшивели, грязные-прегрязные, уставшие-преуставшие.
            Жили в казармах. На нары из бревен веток накидают — вот и постель. Одежды
            никакой не давали. В чем приехали — в том и работали, одежда наша — и постель
            нам, и подушка... Рыбу солили и в бочках катили на пароход. Работали только
            заключенные, а конвоиры были гражданские. Вооруженные. И плетки у них были.
            Работали мы буквально до смерти. Кто не может — расстреливали и закапывали,
            как собак... И вот я насмелился — сказал как-то вслух:

                   — Вот, нас пасут, как скотинушку, и кормят, как скотинушку.
            А часовой хоть у двери стоял... увидел и услышал:

                   — Кто это говорит?
            Подошел. За руку меня поймал, руки — как клещи:

                   — А ну-ка, бунтовщик! Выходи!
            Вытащил меня из-за скамейки. Вывел на улицу, шапку снял с меня. С крыши
            капель — снег и дождь. Поставил под капель. Каплет мне прямо в темечко.
            Я стою. Чувствую — голова замерзает. А часовой мне кричит:

                   — Стой!!!
            Хотел прикладом меня ударить — размахнулся. Думаю: то ли сейчас зубы вылетят,
            то ли глаза, то ли нос перебьет. Но не ударил, так как я стою смирно. Думаю:
            что будет — то будь... Потом голова закружилась, закачался — я, упал — не
            помню как.
            Когда очнулся — уже лежал на кровати в больнице. Голова — как будто в огне
            горит, и кажется огромной, как бочка. Температура страшная. аппетит исчез.
            Долгое время даже слова сказать не мог — такая адская боль была. И не знал,
            что со мной. Потом узнал, что у меня менингит — страшная болезнь.
            Ко мне подходили, спрашивали:

                    — Ты зачем сюда приехал?

                    — Не знаю....

                    — Откуда?
            А я только:
                     "Мама, мама! Папа, папа! Возьмите меня!"
            В это время на Колыму привезли пополнение, и конвоирам, когда они
            направлялись обратно, велели:
                     "Возьмите вон того мальчика, который все кричит: "мама, мама!".
                      Увезите его, он еще молодой... ".
            Короче, списали меня как совсем не годного к работе,
            как не жильца на этом свете. Отдали документы... "
      Служение
        Алтайский край, г.Алейск 
        иеромонах 
        Год начала 1943 
        Из рассказа о.Пимена:
           "Конвоиры доставили меня домой, в Алейск, в отцовский дом, — прямо по адресу.
            Перешагнули через порог — папочка дома был, мамочки не было. Как папочка
            увидал меня — так упал на колени:
                 "Ой!!! Миша приехал!"
            Мама пришла вскоре. Наплакались. А потом покормили, чем было, милиционеров.
            Хорошо, говорят, что меня привезли. А я упал — не знаю, сколько и спал.
            А проснулся — голова болит, и болит, и болит. Стану молиться — мне легче.
            Сяду молиться — мне легче. Взялся читать Псалтирь. Читал, читал — и упал,
            не знаю, сколько я спал. Когда упал — меня не стали трогать. Так и стал
            читать до тех пор, пока не упаду и не засну. Очнусь — начинаю снова.
            Только молитва мне и помогала.
            А потом соседка приносит газету:
                "Батюшка, смотри-ка, приказ Сталина — надеть погоны, открыть церкви... ".
            Это был 1943 год. Что-то изменилось в стране, если случилось такое.
            Прочитали, поплакали, порадовались, сели, чайку попили, молча посидели.
            Потом ушла соседка. Через два часа приезжает председатель Алейского исполкома,
            а с ним два дедули:
                  "Здравствуйте, батюшка, вот газета вышла. Приказ — открыть церкви!
                   Мы церковь уже освободили, зерно убрали, почистили, помыли все.
                   Люди стоят- ждут. Приехали за Вами. Как ваше здоровье? Вы сможете
                   служить?"
            А я на них смотрю, молчу, не знаю, как отвечать. Какое мое здоровье?
            Только что сижу, только что едва хожу... Сильно голова болит, менингит —
            это ужасная болезнь. Они меня второй, третий раз спрашивают:

                — Батюшка, ну что Вы не отвечаете? Сможете служить? Поедемте!
            А я молчу — не знаю, как отвечать. Они снова начали:

                — Батюшка, вот смотрите — церкви открыли — а ведь ни одного священника
                  нет, всех порасстреляли, только Вы один остались.
            Я подумал-подумал, поднимаю палец, на восток показываю и говорю:

                — А туда обратно вы не увезете меня?

                — Нет-нет, это уже все прошло!....

                — Ладно, давайте одежду!
            Одели меня, посадили на телегу, привезли к той самой церкви, из которой брали.
            Как я глянул — упал на колени, слезы потекли ручьем. Не мог своими ногами идти...
            На коленях полз я до алтаря, и все плакал. Люди встали на колени — и тоже
            плакали. У меня дома был подрясник, крест — надел все. Заполз кое-как в алтарь,
            старички со мною зашли. Престол был закрыт клеенками, простынями. Раскрыли —
            на престоле крестик маленький лежит и Евангелие. Слава Богу, хоть Евангелие
            сохранилось. Принесли свечи — зажгли. Пришел псаломщик:
                "Давай, батюшка, возглас!"
            Поставили меня на ноги. А я не могу стоять — плачу. Слезы сдавили горло.
            Два старичка меня подняли — один справа, другой слева, помогли поднять руки.
            Я только сказал:
                "Благословен Бог!"
            И упал. Не мог стоять на ногах. Залился слезами. Люди снова заплакали.
            Снова подняли меня. Я тогда набрался силы, только сказал:
                "Благословен Бог наш и ныне и присно и во веки веков!" — и упал опять.
            Они тогда сами сказали:
                "Аминь!" — и пошла служба.
            Просфоры постряпали — принесли, чашу принесли, кагор — все у людей нашлось.
            Трое суток я не выходил из церкви — трое суток молился. Не кушал, не пил,
            даже на улочку не ходил по естеству. Голова упадет — задремлю ненадолго,
            проснусь — и опять служба. Ночью и днем. Люди не хотели уходить из церкви —
            так наскучались по службе. Настолько были рады, настолько хотели молиться!
            Одни уходят — другие приходят:
                "Батюшка, нам бы покреститься, исповедаться..."
            На четвертые сутки совсем без сил я вышел в церковный двор. Мне говорят:
                "Батюшка, вам сторожку истопили, вычистили, вымыли. Пойдем туда!"
            Я упал и спал — не знаю сколько. Две недели прошло, я думаю: "Надо бы домой
            за бельем съездить". Я только за ворота вышел, только перекрестился —
            у меня голова закружилась. Упал я — и не помню, как упал. И слышу, как
            в душе у меня слова звучат:
                 "Молись! Пошли человека — белье принесут. Молись!"
            И я очнулся. Боже! Бог повелевает молиться! Даже упал — и то молись. Вернули
            меня в сторожку. Потом белье принесли, вымылся я горячей водичкой.
            И — слава Богу! И стал молиться.
            Вот с этого момента Господь даровал мне прозорливость. Вижу каждого человека —
            каков он. Мысли вижу людей. Будущее знаю каждого человека. Страшно говорить
            даже об этом. Никому до того не рассказывал. Тебе же, Валентин
            [прот.Валентину Бирюкову, посетившего о.Пимена в 1965г.], говорю, как сыну:
            это не мое, это Господь даровал такую крепость силы...
            Заранее открыто было мне, что Никита Сергеевич Хрущев закроет нашу церковь.
            Я сказал тем самым двум старичкам, которые привели меня в церковь в 1943 году:
                "Завтра мы служим последнюю службу. После службы к нам придут церковь
                 закрывать по приказу Хрущева".
            Так все и случилось. Убрали мы все святыни, книги. Выходим из алтаря.
            Смотрим — стоят четыре человека. Два милиционера и двое из исполкома. У них
            уже замки свои, пломбы свои.
            Я говорю моим старичкам:
                "Идите со мной рядом. Сейчас к нам подойдут и назовут меня по имени-отчеству...
            Идут эти люди к нам навстречу:
                "Вот Михаил... — называют меня по имени-отчеству, — по приказу Хрущева
                 ваша церковь закрывается".
            Я только сказал им:
               "Не наша воля, а ваша воля. Пока... "
            Они свои два замка повесили — на обе двери, а также две пломбы..."

        Из рассказа о.Пимена:
           "Был у меня антиминс, и стал я совершать службу дома, по ночам, в спаленке,
            где помещалось человек пять. Стали помогать мне монахиня, матушка Мария Яковлевна
            и несколько старушек. Все делалось втайне, на службу приходили только доверенные
            люди. Ну, и у кого какая нужда — требы тоже исполнял помаленьку... "

        Однажды к о.Пимену пришли милиционеры с целью арестовать его, но это не вышло.
        Из рассказа о.Пимена:
           "Приближалась Пасха, готовились совершать ночную службу. Но языки довели —
            милиция об этом узнала. Ну, и я, по милости Божией, знал, что в эту Пасху,
            в 5 часов утра, придут пять милиционеров, чтобы захватить нас — за то, что
            мы совершаем службу. Служили мы, завешивая окна одеялами, чтобы свет не
            просвечивался, — и на улице, и у соседей, и возле дома много глаз. Службу
            закончили пораньше: уже в 3 часа ночи все ушли. Открыли двери, освежили комнату,
            чтоб в воздухе не чувствовался запах ладана. Все прибрали — чтобы признака
            не было, что здесь проходила служба. Я стою, молюсь, канон читаю Пасхальный.
            В епитрахили, с крестом. Свечи горят, сени открыты, двери открыты, калитка
            открыта. В пятом часу в дверь стучатся. Матушка Мария Яковлевна приглашает:
               "Заходите!"
            Заходят пятеро милиционеров. А я приготовил в прихожей 6 стульев: 5 в ряд и
            один напротив. Они входят, как в фуражках пришли, так и стоят. Я знаю, что
            они благословения брать не будут. Подхожу — каждому ручку подаю:
               "Ну, здравствуй, Иван Петрович, здравствуй, Григорий Васильевич!..."
            Каждого называю по имени-отчеству. Один снимает фуражку и говорит:
               "Я таких людей еще не видел. Не знает нас, а по имени-отчеству назвал...."
            А я им отвечаю:
               "Садитесь, милые сынки, вы пришли меня поймать, да сами попались!"
            Они думают: как попались? Что это, засада какая-то? Оглядываются кругом — нет,
            никого нет, никакой помехи. Тогда я говорю им:
               "Мы живем в мире, где царствует грех. А грехи такие бывают...
            И начал. Рассказа одному все его грехи — "от" и "до". Другому, третьему. Они:
               "Батюшка! Так это Вы про меня говорите!"
            И другой, и третий так же. А я то же — четвертому, и пятому. Тогда они обомлели:
               "Батюшка! Учи нас! Мы ничего не понимаем. Только не говори никому про это!"
            Отвечаю:

              — Вы сами не скажите. Я-то не скажу...

              — Нет, нет! Не скажем никому.
            А они опять просят:

              — Батюшка! Учи нас! Покрести нас.
            Прощаясь, сказали:

              — Батюшка! Что надо говори! Во всем поможем.
            И так они стали помогать — с большой любовью помогали. В ночное время огород
            копали. Посадили ночью, чтобы никто не видел, а сами нарядились так, чтобы их
            не узнали. Дров привезли. Колодец вычистили. Оградку отремонтировали.
            Картошку окучили и всю выкопали — спаси их, Господи! Не давали мне ничего делать:
               "Батюшка! учи нас, учи!"
            Все покрестились. Всех их повенчал тут, в домике. Такие стали друзья с ними!"

        Протоиерей Валентин Бирюков об иеромонахе Пимене [1]:
            "Услышал я о нем в декабре 1965г. от женщины, которую встретил в Барнауле,
             в доме Клавдии Устюжаниной, к которой я приезжал узнать о случившемся с ней
             чуде исцеления. Женщина та зашла к Клавдии:
                 "Клавочка! У какого батюшки я побывала! Он мне два таких греха облегчил..."
             Спросил я у нее адрес того батюшки, да прямо и поехал к о.Пимену в Алейск.
             Я сам тогда еще не был священником, пел в церковном хоре в с.Тогур...
             Пришел к нему на квартиру. Выходит келейница батюшки, Мария Яковлевна,
             старушка-монашка:

                — Батюшка, гость к нам приехал...

                — Знаю, матушка, знаю, — отвечает он.
             Смотрю — идет худенький священник, лет пятидесяти, бородка наполовину седая.
             Подходит ко мне, снимает пальто, берет меня под локоток:
                 "Пойдем. Будем водосвятный молебен служить. Сейчас мать приедет, у нее
                  сын Анатолий как пришел из армии, так два месяца в больнице пролежал.
                  Но не помогла ему больница ничем, Святой водички ему надо".
             А сам готовит все для молебна: ставит на стол водосвятную чашу, кладет требник,...
             надевает епитрахиль и крест — стоит, ждет. Ну, я думал — они уже договоренные
             с той женщиной, которую мы ждали. Наконец, она приходит:

               — Батюшка! Можно Вас попросить...

               — Ну давай, мать, раздевайся, бидон давай сюда...
             Вода уже налита, все приготовлено.

               — "Благословен Бог наш..." — начал батюшка.
        Я помогал ему петь. Сотворили водосвятный молебен.

               — Батюшка! Когда еще приходить?

               — Никогда! Сын твой духовно больной, но сейчас ему уже получше. Пусть
                  по ложечке или по полстаканчика святой водички пьет натощак, молитвы
                  читает — вот и поправится. Будет работать, хорошая у него работа будет,
                  он у тебя молодец.

               — Да, он хороший сынок... Батюшка, спаси Господи! — кланяется ему женщина.
            Пошел о.Пимен в свою комнатку требник класть. Маленькая такая комнатка —
            спальная, он в ней и молился по ночам. Как келейка она у него была.
            Я же — за той женщиной. Спрашиваю:

               — Вы уже были сегодня у батюшки?

               — Нет. Никогда прежде не была! В первый раз пришла.
            Я сразу понял: правду говорили мне, что он прозорливец, иеромонах Пимен.
            Только скорей, скорей отхожу от той женщины. Думаю,: сейчас батюшка меня увидит,
            неудобно будет, что я такой любопытный. Тут батюшка идет, сразу ко мне:

               — Ну вот, теперь будешь знать...
            Я покраснел до пяток. Как он узнал, что я полюбопытствовал у этой женщины?

               — Ну ничего, пойдем....

               — Батюшка, обед готов, — говорит матушка Мария Яковлевна.
            Помолились мы, сели за стол...Я хлебнул супа — и так он мне понравился...,
            начал есть быстро-быстро, по-солдатски, а сам думаю: "Какой вкусный суп!"
            А батюшка мне и говорит на ухо:
                 "Да вот и потому и вкусный, что матушка Мария Яковлевна готовит. Она —
                  монашка, все монашеские правила вычитывает. И все с молитвой делает —
                  зажигает огонек лампадки, от лампадки печку зажигает... Вот она чистит
                  картошечку — "Господи благослови!" Все крестит. Крупы сыплет ли, капусту
                  ли кладет, морковочку, свеклу, водичку льет, — все крестит, все с
                  молитвочкой. Она без молитвы не живет. Вот поэтому и вкусный суп".
            Я только на него посмотрел и думаю: "Как он жил, что мои мысли знает?"
            Он мне сразу отвечает:
                 "А вот сейчас покушаем — я и расскажу, как я жил".
            Ох ты, Господи! Опять я попался! Я тогда понял, что он правда прозорливый.
            Видит меня насквозь. Мысли знает. Это какую духовную силу надо! Я тогда прошу
            мысленно: "Господи! Дай мне хорошие мысли" — а сам ложкой работаю. Он мне
            прямо тут же говорит:
                 "Вот-вот! Проси Господа, чтобы Он даровал тебе хорошие мысли".
            Боже мой! Я испугался. Мне неудобно уже смотреть на батюшку. Пододвигаю второе —
            гречневая каша была — уписываю кашу и уже не смотрю, а только думаю:
                 "Господи Иисусе Христе, Сыне божий, помилуй мя, грешного!" —
            и слышу над ухом:
                 "Вот-вот, всегда Иисусову молитву читай. Монахи не разговаривают ни
                   о чем — только Иисусову молитву читают. Так и ты. И враг уже не влезет
                   в душу, потому что там Бог работает Духом Своим".
            ...Наконец, закончили трапезу, поблагодарили Господа. Я иконам поклонился,
            хозяевам...
                 "Ну, пойдем в горницу, будем беседовать" — и пошел впереди, а я — за ним.
            Когда зашли, увидел я у него на стене часы... Подумал: "Сколько времени у меня
            осталось до отхода поезда?" — как о.Пимен, не оглядываясь, говорит:
                  "Два часа до отхода поезда. Мы успеем... поговорить".
            Я остолбенел. Не могу двинуться с места. То хоть рядом сидел, а то затылком
            ко мне — и мысли мои узнал!

                 — Ну, что ты испугался-то? Кого ты испугался? Я же тебе не враг.
                   А что испугался — так это тебе полезно. Будешь чтить Бога".
            Я сажусь и боюсь: вдруг мысли какие нехорошие могут быть, непрошено.

                 — Садись, ничего... Не бойся. Искушений не будет со мной...
                   Чтобы нехорошие мысли в душу не лезли, надо душу свою закрывать
                   духовно Божьим Законом. Не болтовней заниматься, а с Богом
                   разговаривать...
            Прощаясь, я поклонился и сказал ему:

                 — Спасибо Вам большое!
            А он — грозно так на меня глаза вскинул:

                 — Проси прощения!

                 — А за что?

                 — Неправильное ты слово сказал.

                 — А как надо?

                 — Спаси Бог! — громко произнес о.Пимен. — Так и надо говорить:
                   Спаси Христос! Спаси Господь! Скажи всем.
            ...Условия жизни его были только скорбные. Он сам был худеньким, слабеньким,
            даже больным, а духом — такая сила! Вот и судите — зло или благо болезнь,
            если телесный недуг помогал держать душу в чистоте.
            Через два года после нашей встречи отец Пимен отошел ко Господу...
            А его уроки до сих пор у меня в памяти..."
    Кончина
      Неточная дата 1967(?)г. 
      Место Алтайский край, г.Алейск 
    Публикации ->
      1.Протоиерей Валентин Бирюков. На земле мы только учимся жить. Москва: Даниловский благовестник, 2004. 135с. С.29–42.

(c) ПСТГУ. Факультет ИПМ

  SWITCH TO COPY/SCAN URL